МИФЫ НЬЮ-ЙОРКА: История с географией.

Часть пятнадцатая. Черно-белый эпизод

Речь о свободе слова и печати, произнесенная Эндрю Гамильтоном на нью-йоркском процессе в защиту издателя городской газеты Зенгера, пришлась и ко времени, и к месту. Именно в эти годы расовые и религиозные проблемы набрали критическую массу, которая грозила стать взрывоопасной. И хотя Нью-Йорк считался городом космополитическим, с успехом выдерживающим представителей множества национальностей, проблема религиозная (между католиками и протестантами) и проблема расовая (между белыми хозяевами и их черными рабами) грозили потопить город в море крови.
Рабы были завезены в Нью-Йорк еще во времена голландцев. Как и всякий северный человек, голландец отличался расчетливостью и сдержанностью. Сдержанные в алкоголизме нью-йоркские голландцы в свое время рассчитали, сколько голов дешевого рабского труда им необходимо доставить в порт Нью-Йорк. Ни больше, ни меньше. Таким образом, все чернорабочие места были заняты черными рабочими - и проблем с безработицей на рынке не существовало.
Все изменилось с приходом англичан. Как один из крупных инвесторов в Королевской Африканской кампании, торговавшей рабами, герцог Йоркский видел прямую выгоду в увеличении поставок рабов в колонии Северной Америки.
- Если одно судно с рабами обходится в ...надцать тыс. фунтов стерлингов, а навару с него 500% , - рассуждал герцог Йоркский, сидя у камина и пытаясь совладать с азами арифметики, - то десять судов с рабами дадут прибыль в 5000%!
Мысль о том, какую же прибыль принесут сто судов с рабами, доставленными в Северную Америку, едва не стоила герцогу Йоркскому рассудка. Герцог тут же издает инструкции, высланные губернатору и советникам в провинциях. В этих инструкциях было указано на необходимость установки дополнительного портового оборудования для приема судов из Африки и постройки хранилищ для складирования личного имущества рабов. При расчетах на тысячу судов, у герцога получалась сумма, равная эмиграции целиком одной африканской страны (по масштабам того времени), вместе с детьми грудного возраста и крупным рогатым скотом. К таким масштабом рабопоставок Нью-Йорк начала 18 века был явно не готов.
В результате увеличения поставок импортного человеческого товара, рабы занимают пятую часть от общей численности жителей Нью-Йорка. И часть эта была далеко не самой лучшей: основным занятием, по причине нехватки рабочих мест, у негров становится грабеж, воровство, попрошайничество и конокрадство. Большая часть городских преступлений приходится на эту самую одну пятую, причем об уровне образовательном говорить не приходится.
Однажды ночью, в апреле 1712 года группа из двадцати трех молодых негров, вооруженных пистолетами, ножами и кастетами, собралась на Maiden Lane, чтобы обсудить план восстания.
- Прежде всего: мосты и телеграф, - хотел было начать речь самый главный, но вовремя сообразил, что с мостами пока никак, равно как и с телеграфом.
- Предлагаю, - заявил он заговорщикам, -порешить всех белых без разбору.
- Категорически против, - возник из темноты черный оппонент. - Предлагаю порешить всех белых, начиная с ближайшего углового дома. На середину образованного заговорщиками преступного круга вышли сразу двое участников диспута.
- Для начала предлагаем порешить Питера ван Тильбурга, - заявили двое в унисон.
- Кто такой? - поинтересовался начальник бунта, сторонник тотальных репрессий.
- Наш хозяин.
После чего решительная пара покинула собрание и резко направилась к дому Тильбурга. Один из них достал кремень, другой - пучок соломы. Через пару минут возмущенный вмешательством огня в частную жизнь, Тильбург выскочил на крыльцо в одних кальсонах и тут же был убит. На помощь к убийцам бросились все остальные заговорщики, а поскольку огнем занялись и дома, соседние с домом Тильбурга, то воинственной группе было где разгуляться. Девять белых были убиты, пять или шесть -ранены.
В ту же ночь губернатор приказал найти виновных, дав соответствующие распоряжения солдатам гарнизона. На следующее утро восстание было подавлено, поскольку все восставшие оказались за тюремной решеткой (шестеро из них закончили жизнь самоубийством). Две недели город колотило в истерике и страх перед новым кровавым бунтом повергал нью-йоркцев в ужас. Городским начальством было решено завершить это дело так, чтобы неповадно было. 17 оставшихся в живых заговорщиков были признаны виновными: двоих было решено оставить в живых, один из семнадцати, а именно -начальник, был публично колесован на площади, в самом начале Уолл-Стрита, а все оставшиеся бунтовщики вывезены из города в деревню - и там убиты без всякого шума, как бродячие собаки.
После чего Нью-Йорк на протяжении 30 лет не знал расовых волнений. Только в 1741 году вновь возникла ситуация, когда черно-белая картина едва не окрасилась в пурпурные тона. Зимой 1741 года серия пожаров превратила пару-тройку зданий в руины - и пока никто из градоправителей найти соответствующего объяснения не мог, горожане возвели напраслину на чернокожих земляков. Были выпущены прокламации, в которых напрямую заявлялось: "Среди нас есть те, кто против нас". Шестнадцатилетняя Мэри Бартон, профессиональная проститутка с идеально белым цветом кожи, заявила о том, что ей известны определенные факты, проливающие свет на участие негров в серии потрясших Нью-Йорк пожаров. "Именно негры, - свидетельствовала Мэри, -поджигают наши здания и готовятся к массовому уничтожению белых ньюйоркцев".
К делу подключается еще один серьезный свидетель, коллега Мэри по профессии, Пэгги Кэри. И тут начинаются неприятности: показания Мэри и Пэгги не совпали. То есть рассказанные ими леденящие душу истории расходились настолько, что наводили на мысль, будто они вымышленные.
Что тут началось в Нью-Йорке! Всеобщая истерия как с белой, так и с черной сторон продолжалась примерно год. За это время 150 рабов и 25 хозяев сели за решетку, 18 негров и 4 белых были повешены. Около 70 рабов были депортированы в Вест-Индию. Нечеловеческие безобразия прекратились, когда Мэри начала давать показания против белых. Это выглядит сегодня анекдотично, но в те годы свидетелю, очевидно, ничего не стоило поменять свою точку зрения. Современные нам историки этот, длиной в год, эпизод обозначили как "окончательное извращение идей криминальной юриспруденции в анналах американской истории. "Звучит вычурно, но суть ясна: безобразия творились в те времена не только на улицах, но и в залах суда. Что, конечно же, характерно только для 18 века.