Человек, любящий жизнь.

- Я думаю, самый главный мачо – не тот, кто потрясает мышцами. Главное дух, man with the balls. Покойный Вячеслав Иваньков не был большого роста, не был громилой. Сила духа – самое серьезное, что человек может предъявить агрессивному внешнему миру. Проявление того, о чем в книге, не идет в зачет, поскольку я был пьяный, не сдержанный, и так далее. Ну, такая страна, такое воспитание, так жили, и до сих пор живем. Не важно, в Москве ли, в Нью-Йорке. Когда я боксом занимался, нас учили, что драться на улице – это неправильно, ниже критики. Недостойно.

- Нет ли здесь компенсаторного элемента? Человек знает поэзию, ценит искусство, тонкий, мыслящий, но почему-то в книге рассказывает о драках, да еще языком подворотни. Я ни в коем случае не ханжа, с ненормативной лексикой дружен и в литературе ее сегодня залейся. Кстати, с женщинами вы говорите, прикладываясь по матушке сплошь и рядом. В обыденной речи мат, если им не пользуются деклассированные элементы или бандиты, мат скороговоркой между мужчиной и женщиной – вещь интимная, доверительная. С любой женщиной так говорить не будешь. Здесь не грубость, а близость; не ухо, а горло. Как Тристан Тцара писал: «Мысль рождается во рту». И когда мат прочитываешь, то эффект иной, нежели при реальном общении. Вы ведь на потребу читателю выставляете этот ваш интим. Зачем это было нужно?

- Отвечаю. Во-первых, это литературное произведение, а не записки Игоря Метелицына. В книге взят псевдоним (Егор Севастопольский). Во-вторых, мата в прямой речи героя, практически, нет.

- Есть. Я только что прочитал книгу. По свежим следам, клянусь на Пятикнижии: есть мат, и немало. И он давит на меня, читателя, поскольку не мне он предназначен. В вашей книге не стоит задача, которую ставили перед собой, допустим, Юз Алешковский или Буковски с Берроузом. Ваш приправленный матом междусобойчик с подругой жизни (стр. 176: «Ах ты, пидараска, за кого ты меня держишь! Иди на хуй!») становится на печатной странице нарочитой иллюстрацией к мачизму. Массовая литература и сказанное наедине – это разные жанры. При объявленном тираже в 4 тысячи копий это нельзя не учитывать.

- Семьдесят процентов из этой книжки было опубликовано в журнале «Медведь», тираж которого 70 тысяч. Так что, если вам верить, дела обстоят еще хуже. Хотя, о каком мачизме может идти речь, когда я уже который год не могу сбросить вес, при этом курю, пью, ем все, что люблю...

- Мачо – не культурист.

- Что касается мата, то в бывшем СССР я при женщинах не мог слова «жопа» сказать. Приехал в Америку и начал работать с Эрнстом Неизвестным над его проектом (я специалист по морозостойкому бетону, а у Эрнста в начале 1990-х был проект в Сибири). И как-то мы пошли с ним в «Русский самовар». Сидим, ужинаем. За столиком представители русского консульства, женщины, а Эрнст, рассказывая о проекте, ровным голосом вставляет мат очень естественно. Сегодня среда такая, нет ни парторгов, ни профоргов, ни прочей нечисти.

- Да, и ради Бога. Я о другом. С посторонними, незнакомыми людьми я матом не разговариваю. Другое дело, что асоциальный тип не использует мат для разделения окружающих на своих и чужих. Речь его невылущенная, грязная, монотонно-матерная. В вашем же мемуарном случае то, что предназначено для своих, на чужих не рассчитано. Так можно общаться в кругу друзей, дома, с подругой. Это ведь вы и ваша жизнь. Иначе мат вы пользуете, как у блатных: кто сильнее по фене ботает, тот и крутой. Для самоутверждения.

- Это правда. Хотя, я отнесся к написанию этой книги, как к забаве. Я даже не корректировал и не перечитывал ее в рукописи. Кстати, вчера прочитал интервью Гай Германики, режиссера, снявшей скандальный российский сериал «Школа». Интервью называется «Интеллигентные люди должны говорить матом». По сути дела, у Игоря Свинаренко с этим перебор. Он, как литератор, должен был отфильтровать немножко.

- То есть, будем считать, что к вам это имеет отношение, но с оговорками.

- Сегодня, читая Сорокина, где мат-перемат, понимаешь, что это вошло в обиход.

- Мы сейчас не говорим о круговороте мата в культуре. Мы нагло и, возможно, бестактно обсуждаем вас. И то, как вы себя видите: романтиком, бизнесменом, кандидатом в мастера спорта по боксу, физиком, лириком.

- Я хочу умереть с теми ценностями, которые для меня важны. Никаких новых вещей, поразивших меня за последние тридцать лет, я не увидел. Лена, моя жена, как-то сказала: «Ты занялся новым делом. У тебя появились новые герои в области арта...» Я подумал и ответил: «Ты знаешь, нет. Все и всё, кто и что мне нравились двадцать лет назад, мне по душе и сегодня».
А в бизнесе я человек решительный. Если я поставил на десятерых, и двое из них выиграют, а остальные пойдут в мусоропровод истории, - я уже свое дело выполнил.

- Вы в разных ипостасях: артдилер, коллекционер, поэт, кандидат наук, боксер. Не мальчик, но муж. А если представить королевский прием, вы входите в зал и вас представляют: «Игорь Метелицын! ...» Как дальше, одним предложением?

- Человек, любящий жизнь.

- Человек принципов?

- Абсолютно. Ведь если где-то срезал угол, потом сам всю жизнь будешь об этом помнить и сожалеть. Многие люди, мудрей и опытней меня, шли на серьезные компромиссы, а затем чувствовали себя дискомфортно. В какую бы ситуацию я ни попадал, в каком бы безденежьи ни оказывался, принципам своим я не изменял. И как ни считаю, деньги получались в моей жизни на пятом-шестом месте.

- Списочек огласите, пожалуйста.

- Дело для мужчины, в котором он значим. Это первое. На втором месте Любовь и Семья. Затем - Друзья, Здоровье, а только потом деньги.
Ближе не получается.


Побеседовал Геннадий Кацов
Город Форт Ли, штат Нью-Джерси
США
Февраль, 2010