Инга Питерс. В ПОИСКАХ РУКИ И СЕКСА. (или мои нью-йоркские связи)

ГЛАВА 12

Мой роман с Романом длился почти полгода. Первые недели я все пыталась понять, можно ли с ним ужиться, но после истории с суши и сушими поняла, что коль надежда умирает последней, то в тот же вечер она прочно умерла. Вернее, по-японски совершила над собой харакири. Ты или примиряешься с обстоятельствами (но тогда зачем было валить из Питера?), или на все, от чего тебя воротит, откровенно забиваешь. После чего в голове по вечерам, перед эвакуацией с Ромой в постель, органным арпеджио звучит строка из какой-то древней песни, по-моему, еще комсомольской: «Есть ли на свете мужество – каждый решает сам!»

Вспомнила Питер. Когда я еще пребывала в подростковом девичестве, наш класс повели на экскурсию на Мойку, 12. Гидом оказался эрудированный молодой человек, симпатичный и спортивного типа. Моего типа, то есть интеллектуал, который способен поразить тебя широтой знаний, легкостью и, одновременно, глубиной мысли. Я понимаю, что акцент на «спортивном» был бы более естественным и тоже совпадал с моим вкусом, но все-таки: даже не деньги и не сексуальный запал я ценю прежде всего.

Если с партнером весело и интересно, если его мысли захватывают тебя, как перипетии в детективе, если он способен открыть мне, сексуально всегда озабоченной девушке из Северной Пальмиры, миры Фата Морган, Борхесов и Сим-Симов (куда просто так дверь не открыть) – это мой рок. А вдруг еще и повезет, и то, что называют страстью, химией, зудом как в первичных, так и во вторичных, безумием или похотью – если в нем есть еще и это, то тогда пропади все пропадом и гори оно синим пламенем - рациональное, логичное и правильное.

Вернемся в апартаменты на Мойку, 12. Тот экскурсовод «моего типа», описывая реакцию современников на смерть Пушкина, вспомнил слова Булгарина: «Великий был человек, а пропал, как заяц…» Вот ведь, мол, какой гений был «солнце русской поэзии», а стрельнули в него, как в героя дешевого бульварного романа. К чему это я? Да, опять-таки, возвращаясь к Роману: а если человек прожил зайцем, то какой же крысой ему суждено «пропасть»?

ГЛАВА 13

Первое предложение руки и сердца я получила, примерно, через месяц. В очередной раз мы с Ромой побывали у родственников, и во время обеда тетушка Ревекка (помните известный хит группы «Секрет»? На самом деле нашу тетушку звали Ритой, но она тоже присылала мне шузы. Правда не из Канады, как поет «Секрет», а из Нью-Джерси, город Эдисон), глядя прямо Роме в глаза, заявила: «Просто глаз оторвать не могу, какая девочка! Смотри, Рома, упустишь», - и пригрозила мне и Роме пальчиком. Рома доедал, почавкивая и смакуя фаршированную рыбу, я на нее смотреть не могла, но тетушка посчитала, что пара мы не разлей вода.
По пути домой, Рома завел разговор в духе «ты у мамы дурочка». Не отвлекаясь от дороги, Рома произнес классический монолог: «О’ кей! Что ты из себя строишь, будто ты чего не догоняешь. Ты просеки, - Рома словно продолжал начатый разговор. – Все ол райт. Потихоньку ты берешь английский. Чего тянуть кота за хвост? Если покрутиться, то можно устроиться и без права на работу. Мозги ты имеешь, чего-нибудь найдем. А хоть немного начнешь получать - почувствуешь себя в форме. И потом, смотри: через два года мне дадут гражданство и тебя как мою жену легализуют. Нет вопросов».

Рома сделал вид, что всерьез занят обгоном трака-рефрижератора. Дорога, действительно, была влажная после недавнего краткого, по-августовски бурного дождя. Высокие колеса трака поднимали тучи мелких брызг и осыпали ими наши стекла.

Рома включил дворники.

Александр Розенбаум от «Гоп стоп» перешел на «Вальс «Бостон». Рома вынул из пачки «Мальборо» сигарету. Закурил. Приглушил звук. Розенбаум, прислушиваясь к нашей беседе, запел потише. Пауза затягивалась.

- Молчим?

- Слушаю Розенбаума, - надо было как-то перевести этот дурацкий разговор на другую тему. – Можешь сделать громче?

- Да сдался мне этот Розенбаум, - Рома затянулся и выдохнул струю никотина в приоткрытое боковое окно. – Ты чего придуриваешься? Лишь бы портить нервы! – Рома бросил на меня колючий взгляд и сделал предложение. - О’ кей! Давай распишемся, все равно живем вместе.

ГЛАВА 14

В дальнейшем оказалось, что Рома – как то бревно, которым можно разнести в щепки ворота осажденного замка. И в тот, первый раз, и в сто пятьдесят последующих, он отказывался понимать, что перспектива на мне жениться ему не светит. Рома удивительным образом рассчитал нашу совместную жизнь на годы вперед, не беря в расчет то, что выйти за него замуж – это самоубийство. Мне еще хотелось пожить в Новом Свете, да и на всем белом тоже.

Представьте: бросить в Питере любимого, половозрелого и классного мужа (с которым была только одна проблема - он не хотел жить здесь, я не представляла себе жизни там), бросить супружество в России ради того, чтобы в бруклинском районе Бенсонхерст выйти замуж за Рому. Вот вам, бабушка Ревекка, и полный змеиный супец! В ту ночь обиженный Рома лег спать, отвернувшись от меня к стене. А я мигом уснула, впервые за все время в Америке получив в кровати полное удовольствие.

После того вечера я сделала несколько выводов. Первый – этот разговор только начало. Здесь я оказалась права, и предложения руки и сердца в назойливом Ромином духе поступали еженедельно. Рома тупо бил в одно и то же место, рассчитывая пробить. Иногда дело не заканчивалось миром, и вместо того, чтобы отвернуться к стене, Рома закатывал перед сном скандал. Его выводило то, что я не давалась в руки, хотя, казалось бы, всегда была под рукой. Деваться мне и в самом деле было некуда, но это еще не повод, согласитесь, чтобы выходить замуж.

Второй вывод: надо было что-то реально предпринимать. Время, судя по созревшему Роминому темпераменту, пошло. «Up to you, - сказала я Роме по местному на следующее утро. – Устраивай меня на работу». Он с радостью воспринял мою просьбу, предполагая, что я делаю первый шаг к семейной жизни.