РИМЛЯНЕ И ГРЕКИ

Ко мне сегодня заходил Платон -
все ожидал: задам ему вопросы.
Я вырубил сперва электроток,
и он ушел, заняв две папиросы.

К обеду забегал поэт Катулл -
все ожидал: когда спрошу совета.
Я плакал, вспоминая жидкий стул,
и он ушел вовне обедать.

Потом раз пять наведался Нерон -
надеялся, что попрошу автограф.
Я обещал ему убийство топором
и он ушел, блюя от страха в тогу.

Я позвонил Калигуле в "Plaуboy" -
и Эмпедоклу (он всегда вистует):
договорились - с телками, толпой
на weekend  поехать в Тулу.

Но  тут зашел прозаик римский - Коган
по-гречески с корыстным видом:
я, вобщем-то, его не трогал,
ведь Коган даже не Гор Видал.

ДНИ РОЖДЕНИЯ

Так прорастает стол из половиц,
что тут же пробивает крышу,
пересекая невесомость свыше
парящих над тарелками ключиц.

Цветет тарелка мясом и лапшой,
свисают гроздья запахов и света -
густеет снегом и стареет Лета,
течет себе под камень за душой.

Висит язык раскрытого окна,
стирая с подоконника помаду.
Из стульев распустились ветки сада
и тянутся к воде глазного дна.

Все получило быстротечный рост.
И, ускоряясь, год за годом
опережают срок, данный природой,
и поджигают за собою мост.

Раздулся мир - бесшумный великан:
так карлик выползает из бинокля.
И вязнет тембр стареющего вопля,
засунутый в межреберный карман.

ПАМЯТЬ

С разбегу из зимы - в распаренную осень,
в сентябрь мизансцен, где шорох шьет углы,
в развернутый ковер сухих еловых просек
под гримом остывающей золы.

В защиту первых слов, в крещенье диалога,
в созвездия ветвей, в тайносплетенье тел,
когда берешь взаймы, не ведая подлога,
не веря в бертолетовый предел.

Там след, как смятый контур циферблата,
не тает и не ждет, залитый сургучом;
запутывая час и день рожденья Даты,
не помнит нас и знает ни о чем.

Там желтый свет дожди упрячут в гривах
косматых тополей, в курганных снах листвы.
И смотрят на афиши сиротливо
все циферблаты в глубине травы.

Но сизый дождь в разводы и разливы
войдет, по тротуарам лужами следя.
И острые колени облетевшей ивы
погладит жадная рука  дождя.