Инга Питерс. В ПОИСКАХ РУКИ И СЕКСА. (или мои нью-йоркские связи)

ГЛАВА 33

В обеденный перерыв в лавке появился Питер.

- Дюжину тех цветов. И этих, пожалуйста, - Питер указал на черные и белые розы. – Давай уйдем отсюда, - прошептал он мне на ухо. – Сейчас же.

Я оторопела. От шипящего, возбужденного «же» шла неостановимая, необъяснимая энергия. Волна страсти.

Нет, не так: девятый вал желания.

- Хорошо, - мое дыхание сбилось. Не так легко было держать себя в рамках приличия. – У меня как раз обед.

Я вышла из-за стойки.

- Ухожу на ланч, - предупредила я беседовавшего с клиентом Юру.

Он посмотрел на меня чересчур строго, уж больно по-мужски и, мне показалось, с ревностью. Кстати, я ведь писала, что при случае Юра не отказался бы от меня, причем с явным удовольствием.

Питер подхватил мою руку, едва мы покинули лавку. Его ладонь была широкой и теплой. Мы пересекли Бродвей по диагонали, не воспринимая ни прохожих, ни проходящих машин. Кто-то по-сумасшедшему просигналил и тут же раздался визг тормозов. Мы не оглянулись.

- Я снял классный номер, - загадочно сообщил Питер. – Только молчи.

Мы завернули за угол, на 77 улицу. Примерно в середине квартала несколько каменных ступеней ярусами вели ко входу в отель. Перед стеклянными дверями стоял молодой дорман. Он распахнул дверь нам навстречу и расплылся в понимающей улыбке. Я лишь успела разглядеть металлическую надпись на угольно-мраморной стене: On The Avenue Hotel. Так называлась гостиница, куда мы попали с Питером всего через несколько минут после того, как оставили лавку.

- Ближе этого отеля не бывает, - нашептывал Питер, пока мы поднимались в лифте на самый высокий в отеле, 16 этаж. Он целовал меня непереставая и гладил ладонью по моей обомлевшей груди. – Ты меня очень хочешь, я знаю.

Мой опыт подсказывал, что мужчины изливают свои чувства иначе. Случалось, мне пылко сообщали о том как, сгорая от страсти, сдерживать себя больше не могут. И ни разу я не припомню, чтобы было наоборот. Питер оказался своеобразным парнем.

ГЛАВА 34

Моя мама еврейка. Папа русский. Поэтому, когда несколько лет назад Православная Пасха совпала с Песах, я отметила с друзьями первый Седер, выпив положенные четыре бокала красного и закусив их мацой, после чего пошла с русской подругой на всенощную в церковь. Проще говоря, я верю в тайнопись Каббалы, но и в неизбежную встречу в Чистилище, откуда пошлют меня куда подальше. За все мои измены, блядства и прелюбодейства.

И только одна надежда избежать Адового огня теплится в моей смущенной душе. Подойдет ко мне Бог, потреплет по еще теплой щеке и восхищенно скажет: «За то, что ты тогда так стонала и вопила в отеле, так накончалась от всей своей дури и довела парня до абсолютной казанутости, - отправляйся-ка ты, подруга, прямехонько в Рай». И отправлюсь я в Райские кущи, скромно по пути врубаясь, что «казанутость» – это такой божественный термин, по имени известного сексотерапевта всех времен и женщин Казановы. У которого аппарат стоял, как у Питера в день нашей первой встречи. Или, наоборот, это у Питера стоял, как у Казановы, учитывая хронологию и отдавая дать исторической справедливости.

Мы вошли с Питером в номер с зеркальными стенами и застекленной от пола до потолка стеной, с прозрачной дверью на балкон посередине. Высокая кровать – как говорил мой бывший муж: «сексодром» - была наполовину расстелена. Красное одеяло небрежно касалось пола своим набухшим краем.

На столике со стеклянной крышкой стояла невысокая ваза с яркими георгинами. В широком массивном блюде – виноград, мандарины и сливы. Рядом раскрытая коробка с шоколадными ассорти, правее – бутылка чилийского красного, уже открытая, с пробкой, заткнутой в горлышко обратной стороной.

В пузатые бокалы было налито вино, из чего я поняла, что Питер все здесь подготовил к нашей встрече и выскочил лишь забрать меня из лавки. Я безмолствовала, как народ в «Борисе Годунове». А что я могла сказать при такой умелой подготовке и безошибочном расчете. Собственно, ничего говорить я и не собиралась, предполагая поступить, в ответ за такое внимание к моей девичьей персоне, соответственно сексуальному моменту.

Мы поцеловались в который уже раз. Питер приподнял мою летнюю маечку, вынул из бюстгальтера грудь и попробовал напрягшийся сосок кончиком языка.

Сверху я обратила внимание на его сказочные, пушистые ресницы. Питер прикоснулся к соску губами, медленно проводя нижней мягкой губой по самому его краю. И поцеловал сосок так осторожно, словно святыню.

Господи, как же сладко отвердела грудь!