Инга Питерс. В ПОИСКАХ РУКИ И СЕКСА. (или мои нью-йоркские связи)

ГЛАВА 37

Как в школьных сочинениях писали после похода всем классом за город: «Усталые, но довольные мы возвращались домой». Увидев мою усталую, но довольную физию после трех часов, как минимум, отсутствия, Юра ничего не сказал. Ни словом, ни жестом, ни намеком. В дальнейшем я зареклась так по свински поступать, но искренне в тот вечер была Юре благодарна. С его стороны это было и по-товарищески, и по-мужски.

Всю ночь я без задних ног проспала на боку, прижавшись к Роминой спине. Вот уж кто был мне до задницы (при такой позе, получается, не только в переносном смысле). Мы, видимо, дружески похрапывали во сне, переживая каждый свое сновидение. Хотя вряд ли мне снилось хоть что-то. Я будто провалилась в бездну, без чувств и явных признаков жизни. Только и помню, что холод простыни, затем прохладу наволочки, да уютный шорох натягиваемого снизу вверх одеяла. Все, что можно было сказать обо мне в эту минуту, уже как-то сказал Бунин: «Женщина очень похожа на человека. И живет рядом с ним».

Я уплыла в сон, на прощанье себе представляя, насколько домашней, лапочкой и душкой выгляжу со стороны. Тишь да гладь. И кто бы догадался, какие стоны с воплями разрывали меня всего каких-то несколько часов назад. «Эх, Питер, Питер!» - удовлетворенно подумала я, выключая свет где-то в районе мозжечка.

И тут же питерские виды, ясные и трехмерные, выстроились в бесконечный ряд, словно нанизанные на шпиль Адмиралтейства; заснеженный фасад Мариинки прорастал сквозь колонаду Исакиевского собора, трамвай кругами бродил по Васильевскому, а Невский, сворачиваясь змеей, огибал омытые майским дождем плиты Дворцовой площади. До потери пульса захотелось подойти к уходящей лучом вниз набережной и плюнуть в матовые воды Невы, но сил уже не было никаких. Да, и к чему эта забава – заплевать Неву, самый кроветок города, где, может быть, родились вы или блистали, мой читатель…

Там некогда гуляла я!
И только одна надежда избежать Адового огня теплится в моей смущенной душе. Подойдет ко мне Бог, потреплет по еще теплой щеке и восхищенно скажет: «За то, что ты тогда так стонала и вопила в отеле, так накончалась от всей своей дури и довела парня до абсолютной казанутости, - отправляйся-ка ты, подруга, прямехонько в Рай». И отправлюсь я в Райские кущи, скромно по пути врубаясь, что «казанутость» – это такой божественный термин, по имени известного сексотерапевта всех времен и женщин Казановы. У которого аппарат стоял, как у Питера в день нашей первой встречи. Или, наоборот, это у Питера стоял, как у Казановы, учитывая хронологию и отдавая дать исторической справедливости.

Мы вошли с Питером в номер с зеркальными стенами и застекленной от пола до потолка стеной, с прозрачной дверью на балкон посередине. Высокая кровать – как говорил мой бывший муж: «сексодром» - была наполовину расстелена. Красное одеяло небрежно касалось пола своим набухшим краем.

На столике со стеклянной крышкой стояла невысокая ваза с яркими георгинами. В широком массивном блюде – виноград, мандарины и сливы. Рядом раскрытая коробка с шоколадными ассорти, правее – бутылка чилийского красного, уже открытая, с пробкой, заткнутой в горлышко обратной стороной.

ГЛАВА 38

А ведь уже прошло два месяца с тех пор, как я в Америке. Осень наступила незаметно. «Бабье лето» по-местному зовут Indian Summer, что поначалу я восприняла, как имеющее отношение к Индии. Видимо потому, что в Нью-Йорке так все этнически намешано, что от греческого ресторана до Индийского Саммера расстояния - ноль. Равно как и до Chinatown, Little Italy, японских суши, пакистанских таксистов или гарлемских джазменов.

В Нью-Йорке осень наступает крадучись, едва-едва. Зато ее много, поскольку зимы, практически, нет: снял осенний утепленный плащ и переоделся в шорты. Хотя то, что называют здесь «зимой» все-таки имеет соответствующие приметы: непременный грипп с осложнениями; холодный ветер, продувающий остров Манхэттен насквозь; и, как следствие, сухая кожа, обычно с катастрофой на локтевом сгибе и на бедрах. Да, еще запросто могут потрескаться губы. По-моему, эта проблема (при капризном местном климате) является всенародной. Всякие помадки со вкусовыми добавками здесь такой же аттрибут косметичек, как и презерватив.

Но пока еще на дворе Индейский Саммер, что реально здорово. В цветочной лавке Юра уже не включает кондиционер, при этом входная дверь открыта настежь.

По тротуару бродят загорелые, улыбающиеся сограждане. Им не жарко и не холодно. На улицах, за столиками ресторанов никто не обливается потом, а, напротив, все счастливо вдыхают запахи, настоенные на ранней осени. Я вообще не понимаю, откуда эта идея – если влюбляться, так весной. Ранняя осень несравнимо эротичней, насыщенней любовным соком и энергией.

О чем я и сказала Диане. Моя подруга совсем ушла в загул с брокером-миллионером с простым американским именем Стив. С пятницы они улетели в Атлантик-Сити и вернулись в понедельник вечером. Прошлый же уикэнд провели на Фишер Айленд во Флориде, в гостях у какого-то его ближайшего приятеля. «У него яхта входит в ферст ван хандрэд яхт мира, - с восторгом делилась впечатлениями Диана. – Я в нее влюбилась».

- Это потому, что ранняя осень, - ответила я впопад. – Классная такая пора.