Инга Питерс. В ПОИСКАХ РУКИ И СЕКСА. (или мои нью-йоркские связи)

ГЛАВА 39

Мы с Дианой называли теперь друг друга одним именем: Динга. «Ты, Динга, каким местом думаешь!» - выговаривала Диана, выслушивая о моих приключениях с Питером.

«А ты, Динга, просто чума», - замечала я, повстречав обессиленную подругу после бессоных ночей, проведенных ею в «Тадж-Махале».

Эта игра в Динг нам пришлась по душе. Диана как-то прочла в одной исторической книжке, что дочери последнего русского царя Николая II – Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия – называли себя Отман. Идея с Дингой родилась мгновенно и понравилась нам обеим, так что историческая книжка оказалась о-о-очень своевременной. Вообще же, Диана читала всякую чепуху по-английски, типа любовных романов американок Catherine Coulter, Johanna Lindsey, Jude Deveraux и, само собой, Sandra Brown. Первым Дианиным советом по части изучения английского был какой-то очередной роман Danielle Steel. На ее несложном английском попрактиковалось не одно поколение иммигрантов.

Я в глазах Дианы-читательницы тоже не упала в грязь лицом, и вспомнила, что был такой фильм «Дикая собака Динго». Была и такая книжка, которую я не читала. Правда, я и фильм не смотрела, но название почему-то сохранила в памяти.

- Только там - «о», а у нас – «а», - честно призналась я подруге.

- Наше – зэ бэст, - отметила нашу победу Диана. Больше мы к этой теме не возвращались.

То, что между собой мы называли друг друга иначе, да об этом еще никто и не догадывался, придавало отношениям особую прочность. Даже тайну и интим. «Динга! How are you? - звонила поначалу Диана, и не застав меня дома, оставляла такой, к примеру, мэссидж. – Просто хотелось сказать: «Привет, Динга!»

ГЛАВА 40

Подруга аж пищала, так ей мечталось познакомиться с Питером, но то Питер был занят, то моя Динга сваливала со Стивом и не успевала вовремя вернуться в Сити. Кстати, в Нью-Йорке так о Манхэттене и говорят: «Поедем в Сити». Все остальное здесь имеет собственные имена, но классный Манхэттен живет с кличкой. В переводе она звучит единственно верно: «Город». А если откровенно, то какие-такие Города – Бруклин или Квинс? Хотя они и нью-йоркские районы, то есть городские. Я это так и понимаю: чтобы «отделить тушенку от сгущенки», Город – это в нашем мегаполисе лишь Манхэттен, с его рекламами, небоскребами, массой народа и машин на улицах и авеню. А уже в городе Нью-Йорке, подальше и попроще – все, что не Манхэттен - остальные, тоже (чтоб не обидеть) городские, четыре оставшихся низкорослых района.

Питер никуда из Города не выезжал вообще. Его жизнь была поделена между работой и различными манхэттенскими тусовками, но все это случалось только в Городе. Поездка в Бруклин для него была равносильна путешествию в Африку. «Зачем мне куда-то ездить, - удивлялся Питер. – В Манхэттене есть все. И все сюда приезжают отовсюду. Это же пик цивилизации, когда есть на земле место, где все есть. Автономно здесь можно существовать сколько угодно».

Я не разделяла его мнения, но если вы сталкивались с типичным фаном большого города – вы меня поймете. У Питера не было машины, однако она ему была и не нужна. На работу он добирался сабвэем, с работы куда угодно – сабвэем, а поздно вечером возвращался домой на такси. Он спокойно принимал бешеный ритм Города, но за этим спокойствием чувствовался неостановимый ни на секунду моторчик.

В детстве вместо «в нетерпении» я почему-то четко выговаривала: «не в терпении» («Мама! Я вся не в терпении!»). Если кратко описать жизнь манхэттенца Питера, то он ежедневно пребывал «не в терпении».

И он, и Диана уже стали мне настолько дороги, что я слегка опасалась, имеет ли смысл их знакомить. Они были такие разные: Питер был ярым манхэттенцем, а моя Динга – горожанкой бруклинского разлива.

ГЛАВА 41

С Питером я встречалась днем по понедельникам и вторникам. Не всегда удавалось провести оба дня вместе, но в этих случаях мы обычно добирали в конце недели, как-нибудь вечером, когда соседа по квартире не было дома. Свидания происходили в Питеровской two bedroom, в его небольшой личной комнате с широко раскладывающимся диваном. Сверху и по бокам компьютерного столика свисали полки с книгами. Противоложную стену украшал вид из окна на Columbus Avenue.

Не ошибусь, если скажу, что одна полка, как минимум, была занята книгами о сексе. Энциклопедии, непременная «Кама-сутра», какие-то справочники, иллюстрированные фолианты и фотоальбомы, типа «100 лет обнаженки», путеводители в мир оргазмов-эякуляций и секс-приспособлений, а также всякие строго медицинские книжки со схемами и рисунками. С таким детальным подходом к сексу я столкнулась впервые. К библиотеке добавлялась видеотека, от классических «Эмануэль» и «Глубокой глотки» до самых последних киношедевров. Это была не дешевая порнуха, под которую угнетающе развлекался Рома, а изящная, в большинстве случаев, стильная киноэротика по разряду почти «art house».

Небольшая секция S&M подавала знак о том, что обладатель коллекции нашел себя в хрестоматийном (без тревожных отклонений), понятном девушке гетеросексе. И хотя привязывание моих рук и ног к углам дивана входило в реестр эротических забав, а поглаживания и постегивания мягкой плеточкой были не последним делом, наши отношения не доходили до цепей и кожаных масок с корсетами.

Что компенсировалось фаллоиммитаторами и прочими штучками-дрючками. Ими Питер запросто доводил скромную девушку до обморока. Причем, когда дело дошло до полуметрового, как мне со страху привиделось, dildo, я отказалась вплоть до развода.

С этими «дылдами» у Питера был явный пунктик: худые и толстые, длинные или без претензий, изогнутые и прямые, с «головкой» величиной с грушу да с подогревом, с регулируемой вибрацией и с семяизвержением в подходящий момент, коллекция «дылд» не могла не поразить воображения наивной провинциалки из Бруклинского района Бенсонхерст. Дабы не расстраивать парня (хотя я пыталась убедить Питера, что меня в нем и так все устраивает) я отобрала несколько милых сердцу «дылд». Что называется, на свой вкус. И на цвет: небольшой загорело-коричневый с изгибом, молочно-бланжевый толстенький и тугой прозрачно-медовый.

А теперь назовите это как хотите, но я, представьте, предпочитала медовый. Казалось бы, резина резиной хоть с подогревом, хоть без, так ведь нет: с этим медово-бедовым дело почти дошло до любви. Едва он входил в меня, как я мгновенно задыхалась от нежности и оргазма. А ведь до этого с трудом себе представляла, что значит одинокой женщине, как это в интимных книжках пишут, влюбиться в мастурбатор.

Недаром говорят: мужчина – тот же вибратор, только пьяный.