И ты, Капернаум...

- Проверяли, - отвечаю участковому.
- Тогда дозвольте быть понятыми в процессе изъятия, - предлагает участковый. Сразу за ниы следом входят соседи, которые напротив, и вносят аппарат с хромированным змеевиком.
- Знать их знаете? - указывает участковый в соседей и садится за стол на кухне.
- Что ж это делается, - невпопад продолжает страдать Вера.
- Знаем, - говорю безсомнительно. - Дядя Коля в тетя Зина.
- Так и запишем, - так и записывает участковый.
А из-под плаща участкового выпрыгивают карлики с линейками и магнитами, чтоб тут же замерить всякие размеры аппарата.
- Ой, мрак-то какой, - стонет Вера психически.
- Алкогольное состояние опьянения, - беседует участковый, спуская в чай карамельку, - доводит к обретению злобности и потере бдительности на всех аморальных участках. Говоря в кратцах, что ведет к изменению потокорождаемости граждан. Убытки от травматологии, хулиганства и уродства поколения не исчезают незаметными с точки заботы партии и правительства, - дует участковый на ошпаренные пальцы и выбирает пот между краем фуражки и мокрыми бровями, - и, как выражаются, их требуется искоренять в обязательном брутто. Под этим взглядом, ваше правозаконное действие при понятых, - участковый тычет в протокол, - тетя Зина и дядя Коля, решено расценить как с целью аннулировать алкоголь аппарата с изъятием конфискации и ликвидацией. Из-за спины участкового услужливый карлик подает в полный рост гигантскую печать, участковый отогревает ее жарким дыханием и с грохотом опечатывает протокол.
- Ой, божечки, - рыдает все это время Вера на весь стояк.
- Ой, божечки, - на пару с ней подключается тетя Зина.
Участковый отходит в угол кухни, смотрит несколько времени на аппарат и сосредотачивается.
- Самогон, значится, - спрашивает у дяди Коли.
- Самогон, - отвечает дядя Коля очумело.
- Проверим, - приглашает участковый. Дядя Коля наливает полный стакан себе, полный мне и участковому. Карлики при этом важно опускают носы в стаканы и принюхиваются.
Мы выпиваем, долго крякаем и закусываем огурцом на троих.
- Самогон, - убежден теперь участковый.
- Самогон, - подтверждает дядя Коля.
- Ага, - пропадает участковый вглубь кухни. - Щас повертаем самогон обратно в воду, - начинает ворошить участковый на кухне.
После говорит им: "Теперь почерпните по четверть меры и несите ко мне."
И понесли.
“Отведайте воды", - говорит участковый.
Отведал дядя Коля.
"Бля буду, он в воду первач превратил, - шепчет дядя Коля. – Чудо,” - губой самопроизвольно шевелят дядя Коля, хрипит с пеной и бьется в горячке, и валится на пол.
Тогда коснулся руки его участковый и горячка оставила дядю Колю. И он встал свежий.
Отведал и я. "В воду превратил,” - подтвердил и надолго подавился огурцом с икотой.
Вера с тетей Зиной неслышно замолкли ртами.
"Всяк человек, - среди всех заговорил дядя Коля, - подает сперва хороший самогон, а когда напьются, тогда худший. А ты прекрасную воду сберег доселе!"
“Хорошую, - подтвердил я. - Чудесную воду."
Пьяные карлики бродят по квартире, алкогольно мотают головами и держатся за щеки, словно от зубной болезни. Потом кучами валятся на пол умирать вверх животами.
- То-то, вода! - сам по себе восхищенный, хохочет участковый и бьет меня лобком ладони по лбу.

И я мгновенно отключаюсь. В глазах плывут серебристо-зеленые кольца, овалы, пятна, они растекаются, увеличиваясь и сужаясь одновременно.
- Попали, гады! - кричит Славик сквозь скрежет и дым. - Рикошет, командир, - сообщает механик-водитель Славик.
Я развожу тяжелые веки, вытираю кровь с разбитого о прицел лба. Врешь, не убьешь!
- Вперед, Славка! - припадаю к треснувшему окуляру. - Азимут сто десять, квадрат четыре Д, третий кариес слева, - разглядываю увеличенный оптикой фашистский "тигр". Вражья машина атакует нас слева, на ходу разворачивая башню со смертоносным жалом. Вокруг горы трупов и подбитые "тигры".
- Прет, как танк, - еще хватает сил шутить командиру, а ведь второй месяц без сна. - Заряжай, - приказывает командир наш Генка, рыжеволосый Генка, под шум трансмиссии, под лязг гусениц и открывающегося затвора. - Осколочно-фугасным по цели азимут сто десять, квадрат четыре Д, - командует Генка, - третий кариес слева: огонь!
Ба-ба-бах, - оглушает выстрел, ломит ушы отдача орудия и выброс стреляной гильзы. Отработанные газы заполняют отсек.
Зорко наблюдаю в прицел.
- Есть попадание в цель, - сообщаю товарищам.
- Ура, ребята, - мы обнимаемся и целуемся. - Так им, - радуется Славка и выводит машину из топкого грунта. Мы мчимся к акведуку, по пути подминая брустверы, блиндажи и гитлеровские бункеры. Мы прокладываем путь славной нашей коннице, которая обязательно к вечеру займет высоту 106, что соответствует приказу командующего фронтом.
- Цель справа, - указываю танкистам-однополчанам. - Азимут двести семьдесят, афелий восемь, кефир четырнадцать А! – а "тигр" ползет на нас ошалело, дразня фашистской свастикой и номерным знаком по борту.
- Заряжай, - командует Генка под лязг гусениц, шум трансмиссии и открывающегося затвора. - Активно-реактивным, прямой наводкой по цели, - приказывает командир.
На всех парах мы приближаемся к "тигру”. В этот период дикий толчок тормозит нас неописуемо. Едкий густой дым забивает ноздри, выщипывает глаза.
- А-а-а, - кричит раненый Славик рядом, - а-а-а, - стонет контуженный Славик.
Я открываю аварийный люк. Мне повезло: легкое ранение в руку, совсем легкое - в легкое. Можно спасать товарищей.
- Генка убит, - плачу я, подтаскивая Славика к люку. - Прощай, командир, - едва хватает сил высказать перед тем, как покидаем подбитый танк.
Мы выбираемся на промерзший грунт. Я оттаскиваю Славика от раненной машины. Едва успеваю: тут же взрывается бензобак и родной Т-34 с любимым командиром на борту Генкой, который был душой компании и которого ждет после войны Нина в Мелитополе, взлетают на воздух.
Все еще не веря, я оцепенело наблюдаю эту погибель.
К жизни меня возвращают лязг гусениц, шум двигателей и общий скрежет. Адский "тигр" движется прямиком на нас, на людей, и совсем недолго ждать, когда он впечатает нас в грунт вредоносными гусеницами. - Врешь, - прижимаю к груди Славку и держу в руке связку противотанковых гранат. - Не убьешь, гад! - поднимаюсь в полный рост и иду к танку.
Пули жалят совсем близко, но не убьют, слабо убить-то!