Ветер

- Тоже красиво, - поднимался идти Толстый Гуго. - Где порядок - там без загадок, - мало отдохнул Толстый Гуго на Молчи Папе, что, конечно же, было признаком старости, - наверное, увидимся завтра, - со вздохом прощался Толстый Гугo.
- Что значит, наверное? - обеспокоился Молчи Папа. - Увидимся. Конечно.
- Конечно лишь то, что конечно, - туманно намекнул Толстый Гуго. - И не забудь на чем остановился.
- Само собой: … по заведенным на них инструкциям, - Молчи Папа тревожился настроению Гуто. - Только доскажу чуть-чуть?
- Досказка - не подсказка, - остановился дослушать Гуго.
- С того самого мига их встречи огонь в Империи получил свои обязанности, и вода имела течение в соответствии с Конституцией, и ветер.
- Вот-вот: ветер, - похлопал Гугo бок Молчи Папы, прощаясь. - Завтра продолжишь.

I I.

А что дальше еще?
Более того - побег. Побег из очереди, признаться, дело не столько не простое, сколько, очевиднее всего, трагическое. Тут отчего бы не случиться тоске, отчего бы не произойти чувству одиночества и беззащитного, как бы, существования. Потому как очередь - это, поверьте, и защита, и пища, и, в некотором роде, счастье, в отдельных случаях пeрexoдящee, отчего бы нет, в смех. Кто индивидуум без смеха, то есть без очереди? Отщепенец и открытый любому насилию предмет в отсутствие, позвольте, охраны очереди и прочих ее имперских институтов. Бежать из очереди, само собой, сложно, но легко; жить без очереди - гибель. Хотя и в очереди, собственно, не без забот, не без произвола. И то, что за последнее время в очереди шесть убийств подряд, 210611 - шестой, а убийца никем не найден (остается только подозревать), такие моменты, видите ли, о хорошем свидетельствовать не могут. И в этом позор для Руководства Охраны Очереди (РОО), и Соглядатаев Очереди (СО), и Комиссии по Надсмотру за Двойниками Руководства (КНДР), и Ведомства Нарушителей Режима (ВНР), и Госконтроля Добровольного Режима (ГДР), и института Правительственных Настроений по Реформации (ПНР), и Базового Неподконтрольного Регламента (БНР), и Совета по Спасению Среды Реабилитантов (СССР), и Общества Солидарности Всех Общевойсковых Дивизионов (ОСВОД), и Межзонального Начальства по Религии (МНР), и Ведомства по Основным Интросферам Разглядывания (ВОИР), и Отделения Внутренних Институтов Рассматривания (ОВИР), и Чрезвычайного Совета Старейшин по Регистру (ЧССР), и Совета Шосткинских Аномалий (США). В этом позор и для, извините, самой очереди, в которой мало почти видят, почти мало сообщают, и, то есть, занимаются чем угодно, лишь бы не тем. Отчего же тогда не проглядеть, видите ли, шесть убийств, каждую ночь по убийству! Еще накануне ко мне подозрений и обвинения меня в убийстве и, как я понял, во всех предыдущих убийствах в предшествующие ночи я беседовал о правопорядке в очереди с соседями, обсуждал один и тот же метод - сзади, сдавив обеими руками яблочко кадыка горла, и неизменно в пору переклички Толстого Гуго, когда всякий веселящийся прыскает, несдерживаясь внутри хохочущей ячейки, а тут его, милости просим, бац, и, душевно позвольте, зажим-зажим вокруг горла, и, ввиду того, за кадык жим-жим пальчиком, чтоб, пуще прежнего, прохрипел моментально и повалился навзничь. Теперь же я - обвиняемый, о, страхи, страхи, страхи, страхи, прахи, прахи, прахи, неужели беседовать теперь в безнадежной к самому себе искренности, зная, каково для изгоя, представьте, правосудие, и (если обвинение состоялось) предощущать непомерность закона Талиона: искупить убийство ценой другой жизни - и только. И некому спросить: а мог бы ты убить 210611 и остальных тех, чтобы я негромко ответил: смог бы. Раз состоялось разрешение назвать меня, для пущей важности, убийцей, я не в праве, разумеется, отказать себе говорить прямо. Смог бы, хотя знал 210611 и не прочувствовал к нему грубой ненависти. Собственно, наоборот: 210611 был не более неприятен, чем остальные в массе. И то, что он, извините, не переваривал черные хлебцы, между тем его делало даже понятней, хотя он и хотел их переваривать как все и, некстати, обильно при этом потел, икал и его колотило изнутри крупной, что ли, дрожью, такое в истерике потное марлево-приметное лицо в обед и на ужин, поскольку, кажется, эти хлебцы (в грязной упаковке с зеленоватой надписью "Лучше всех") выдавались регулярно в обед и на ужин, а 210611 ими слизко рвало. При этом лиловый жировик над его левой бровью словно существовал своей жизнью, и пока 210611 трясло, рвало, дрожало, жировик, казалось, готов был, как бы, оторваться нависшей каплей, но все не падал, а только багровел густо, и, наверняка, развивался в полный рост.
- В ваши годы вас замечательно рвет хлебцами, - предложил я тему для разговора, хотя на вид 210611 приходилось около шестидесяти (тридцать один, как выяснилось). Мы оба представились. Это искренне важный момент, если оба представляются. Называют, допустим, номер, рад познакомиться, а в ответ очень приятно, и называют номер. И здесь важно не напутать, не переволноваться, что ли, заранее, в то же время не перейти на, казалось бы, беспробудный смех, размягчая нервы, что бы не получилось как в известный очереди раз, когда некто представился, напутав в цифрах, и этот номер, представьте, позднее стал его кличкой.
- Удивительно правдоподобно вас выворачивает хлебцами, - продолжил я знакомство. - Не пробовали на этом заработать?
- Шутите, - у 210611 была такая гримаса, будто на лице его раздавили улыбку.
- Кучу денег, - заговорил я в серную пробку его уха. - Достаточно одного видеоролика как вы блюете - и хлебозавод разорится в пух и в прах. Конкуренты купят вас с потрохами.
- Вы не с птицефабрики? - 210611 вытер пальцами слезящийся глаз.
- Нет.
- У нас один хлебозавод, - сказал он глухо. - Это нам и пух, и потрох.
- Что вы, что вы, - отмахнул я рукой. - Я просто поговорить и только.
- Просто, - 210611 смерил меня тяжелым взглядом, вроде выдавил всю воду из моего организма целиком.

210611:

- Сразу видать: не друг ситный. Конечно, не иностранец или пидар какой, а из своих, из приезжих, но не провокатор. У провокатора не та приманка: тот за консерву или сладкое сразу предлагает чего сказать, или в целях продвинуться на номерок вперед обсуждает с тобой валютную махинацию, будто нас за мальчиков. А потом с понятыми обзор одежды устроит и с этой консервой тебя поперек горла попрут взад очереди, и черными ртами плевать будут в рожу и в жопу пинать за справедливого провокатора. Так что, если на провокатора не набалтыкался, потом сроду не отмоешься.