Ветер

- Шестьсот сорок две семнадцатый!
- Я!
- Шестьсот сорок две восемнадцатый!
- Я!
- Шестьсот сорок две девятнадцатый!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцатый!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать первый!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать второй!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать третий!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать четвертый!
…
- Шестьсот сорок две двадцать четыре?
- Ааааа...
- Шестьсот соро
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать пятый!
- Я!
- Шестьсот coрок две двадцать шестой!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать седьмой!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать восьмой!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать девятый!
- Я!
- Шестьсот сорок две двадцать десятый!
- Я!
- Шестьсот сорок две тридцатый!
- Я!
- Шестьсот сорок две тридцать!
- Я!
- Шестьсот сорок две тридцать первый!
- Я!
- Шестьсот сорок две тридцать второй!
- Я!
- Шестьсот сорок две тридцать третий!
- Как зуб отдать! Не помню! - присаживается Толстый Гуго в пушистый бок Молчи Папы и отпускает отдыхать дыхание вовнутрь. - Память - это тебе не на сердце камень, - молчит говорить Гуго по привычке, - это тебе не причмокивать губами! Помню кладбище, а вот вокзал - только мню. Вот кладбище вместо места вокзала помню, а сам вокзал был или не был - это кавалерист на двое разрубил.
- Был, Гуго, - молчит отвечать Молчи Папа. - Конечно.
И вытекает разговор для двоих для разминки.
- Да, что ни говори, усынови глыбу - получишь прибыль, - беседует Толстый Гуго. - В десять-пятнадцать дцатей роста возили к нам глыбы, а это тебе не среда под Рождество. Кто считал, но сто на сто розовых глыб перетаскали.
- Нет, не потемнели, - добавляет Молчи Папа.
- Тут уж, если конь - то желанный, если кол - деревянный, - молчит Толстый Гуго. - На камнях еще разглядывали отпечатки древних жизненных форм. Если форм не помню, то то, что любоваться семьями ходили семьями ходили - помню точно, как Федот набрал воды в рот. Дети внизу внизу хороводили вокруг камня вокруг, а рискованные рисковали подыматься на верхушку камня на спор спор.
- На спор или на верхушку? - перебивает спрашивать Молчи Папа.
- Что три сына, что трясина - едино, - спокойно дышит Толстый Гуго. - А падали с камня камня похлеще, чем щи зимой.
- Пада-you, - отвлекается Молчи Папа в сослагательном наклонении и сразу мудро - в повелительном, - пад-i.
- Тех, кто сорвался с камня, хоронили в назидание на вокзале. Смирным быть - не по суху плыть: скоро в наспех деревянных крестах кладбищем весь вокзал ал. Дует сегодня, - жалуется Толстый Гуго. - С севера-вира-с-запада-майна, - отвечает Молчи Папа. - Был ведь вокзал, с платформой и путями. Вишни продавали у касс, газеты продавали. Все называлось - вокзал.
- Крот века мается, а все называется, - вздыхает Толстый Гуго. - М-да... Спорщики, бывало, и на детей падали, так что помню запрет ходить с детьми на вокзал. Но что ты за вино, коль не запрещено! Дети, конечно, тайком тайком стояли под камнем под камнем, ждали ждали и ждали - упадет кто, а если "да" - то попадет или или.
- Меткие попадали, - подтверждает Молчи Папа. - Спор тех с тех пор.
- Теперь к вокзалу не подойти: кресты, кресты, - жалеет Толстый Гуго, - кресты, кресты, кресты. И на пути от вокзала - кресты. Тащили камни с площади: ремни через плечо ремни через, плечо ремни через плечо ремни, через плечо ремни через, плечо, ремни, через...